Свет в темноте

Люди, как звери,
Словам не верят,
В себя стреляют
И умирают...
                         

– ...все в порядке, никаких проблем не было. Он вообще сидит тихо, как привидение, словно его и нет в камере. А приоткроешь окошко – там, весь смурной, зыркнет один раз, мол, зачем беспокоишь, и отворачивается... Да вы все сами увидите!
Зазвенела тяжелая связка ключей, заскрипел открываемый замок, загрохотал засов. Охранник несильно толкнул дверь, пропуская узкую полоску света в помещение, и сделал шаг в сторону. Стоявший за ним подтянутый мужчина средних лет, в гражданской одежде и с каким-то обыкновенным, но при этом довольно приятным и доброжелательным, лицом, что, несомненно, весьма помогало ему в работе, едва заметно кивнул, благодаря за помощь, и вошел в камеру. Массивная стальная плита сразу же закрылась, издав глухой звук, словно пробка была забита в горлышко бутылки и письмо, что внутри, отправилось в свое одинокое странствие.
В поисках правды.

Дорогие туфли из натуральной кожи аккуратно ступали по голому бетону, будто их обладатель сомневался в надежности пола или, может быть, боялся споткнуться, что неудивительно, учитывая мрак, царящий в камере. Каблуки отстукивали негромкий ритм, походя на молоток ленивого плотника, утомленного жарким днем и безразличного к тому, когда будет выполнена работа – сегодня, завтра или послезавтра. Мужчина неторопливо спускался вниз по ступенькам, которые придавали помещению вид мрачных застенков какой-нибудь инквизиции или, на худой конец, гестапо. И сходство не ограничивалось внешним обликом...
Тук. Тук. Тук. Тук. Тук.

Луч бледного, словно разведенная водой краска, света, царапнул по плечу гостя и упал на пол, разгоняя испуганную темноту, которая неохотно выпустила из своих объятий сгорбленную человеческую фигуру. Лицо, как пергамент, все, будто ссохшееся, иссеченное морщинами, при том, что заключенному не было и тридцати, с фиолетовыми мешками под глазами, которые в свете коридорной лампочки приобретали какой-то нездоровый зеленоватый оттенок. Остальное выглядело не лучше: нелепая белая рубашка и такие же штаны, в которых он смотрелся натуральным призраком, только что сбежавшим из средневекового замка высокой степени заброшенности; руки, сцепленные в замок перед собой, словно у буддийского монаха, общающегося с высшими силами; плечи сильно опущены вниз, придавленные упавшей стеной хрупкого домика разрушенных иллюзий. В общем – ничего опасного и непонятно, зачем потребовались услуги старшего следователя...
– А вы когда-нибудь видели клещей?
Человек в штатском остановился, неуверенно озираясь по сторонам, в поисках голоса, потом все же понял, что говорил этот самый почти готовый заключенный. Следователь удивился, очень неприятно удивился, а по спине пробежал легкий холодок, когда глаза пленника блеснули перламутром, словно у кошки, причем, из всех кошачьих поставить в соответствие можно было разве что гепарда, старого уставшего гепарда, смиренно ожидающего свой конец. Что ж, дело оказывается не таким простым...
– Привет, можешь называть меня Кэп.
Следователь приблизился на пару шагов, с более близкого расстояния лицо сидящего уже не выглядело таким старым и приобрело едва уловимую твердость, касание которой чувствовалось во всем. Плохо. Кэп крепко выругался про себя, впервые поняв, насколько многоличен тот, кто собственноручно убил свыше пяти сотен человек...
– Здравствуйте, Кэп.
Заключенный выжидающе уставился на следователя.
– А, ты спросил про клещей, да? – спохватился тот. – Что касается меня, то я их видел только на картинках и слава богу – мерзкие насекомые, если честно.
– Мерзкие, – согласился убийца, – прыгают на ничего не подозревающую жертву, ищут удобное местечко на теле, пристраиваются и вонзают челюсти, взрывают, вспарывают кожу, думая лишь о том, как добраться до сосуда, по которому течет кровь. А когда достигают цели – присасываются и жадно пьют теплую липкую жидкость, а чтобы она не сворачивалась, добавляют слюну, в которой содержатся особые вещества. Клещу все равно, какие ощущение испытывает тот, у кого он пьет кровь, его волнует лишь собственное насыщение. Так, Кэп?
– Возможно, – следователь слегка растерялся, чего с ним не бывало уже очень давно. – Я не эксперт-клещевед. Но к чему это?
– Все имеет свой смысл... – туманно заметил собеседник и продолжил. – Итак, клещи – мерзкие насекомые и если уж не повезло, то нужно как-то изводить вцепившегося паразита. А как?
– Понятия не имею, – разговор все больше напоминал диалог двух сумасшедших. Причем – один из них был глухим, а другой – слепым.
– Между тем, осуществить данное действие можно несколькими способами. Можно взять пинцет и вырвать клеща, или просто его убить. Но так делать не следует, потому что голова с челюстями останется в ранке, приводя ко всяким нехорошим последствиям, например – возникновению воспалительного процесса. А что же делать? Использовать иной метод – заставить клеща отцепиться и покинуть удобное местечко, для чего капнуть на вредоносное насекомое чуть-чуть масла. Паразит, спасаясь от удушья, да-да, им тоже нужен воздух, ослабит хватку и его легко будет извлечь тем же пинцетом. Итак, себя мы от клеща избавили, а что делать дальше?
– Что? Не знаю... Раздавить гадость, наверное, – следователь понял, что намеченная им заранее линия поведения окончательно пошла прахом и, пытаясь как можно быстрее выработать новую стратегию, попутно слушал заключенного. С немалым интересом слушал. – Или нет?
– Или да. Конечно: раздавить, убить, уничтожить. Вот, что должен сделать человек с попавшимся ему паразитом, – преступник развел руки в стороны и прозрачным взглядом уставился на гостя. – Так зачем вы пришли, Кэп?
Следователь с трудом сдержал дрожь – ни в коем случае нельзя было показывать свою слабость перед таким человеком. Впрочем... что толку в этой игре? Ведь он и так видит, видит все насквозь, своими жуткими глазами – неподвижными, холодными и бесконечно мертвыми. Человек, который сам себя обрек на подобный исход, не сейчас, не тогда, когда его поймали, и даже не тогда, когда начал свой кровавый крестовый поход против людей. Вся его жизнь была медленным умиранием, и потому происходящее сейчас убийца воспринимал чуть ли не как освобождение от нестерпимой душевной боли, вызываемой единственным только фактом существования сего мира.
Кому и когда пришла в голову безумная идея добиться от этого живого мертвеца каких-либо показаний?! Вопрос без ответа... хотя, ответ искать придется, причем, именно ему, тому, кто представился именем Кэп. Все замечательно, конечно, но... как?! Как?! Пока что следователь чувствовал себя пациентом психиатрической клиники, который с глупым видом смотрит на своего лечащего врача, безразлично вещающего прописные истины и даже не сокрушающегося по поводу бестолковости слушателя, не способного уяснить такой элементарщины...
Пауза затянулась. Гость не знал, что сказать, обитатель камеры не хотел ничего говорить. Испытанные и не дававшие прежде сценарии, сейчас потеряли всякий смысл, а для того, чтобы прибегнуть к импровизации, нужно было хотя бы уметь это делать. Впрочем, стоит отдать должное Кэпу, он очень старался, его голова едва не дымилась от умственного напряжения, а в наступившей тишине отчетливо была слышна капающая где-то неподалеку вода.
Тук. Тук. Тук. Тук. Тук.

Когда-то Кэп очень гордился своей способностью в нужный момент взять паузу и глубокомысленно молчать, вызывая трепет и даже панику у допрашиваемых. Теперь, неподвижно замерев напротив одного из самых страшных убийц в истории, он понял, что это мнение было лишь глупой бравадой, что наивно считать себя лучшим, ибо всегда найдется тот, кто стоит чуть ближе к совершенству. Следователь считал, что готов ко всему. Он ошибался. Не смертельно, нет, ситуацию можно отыграть назад в любой момент, к тому же он по-прежнему находится в более выигрышном положении, его ресурсы менее ограничены... Вот только почему-то спокойствия данные аргументы не прибавляют, напротив, когда представишь, на что способен этот, почти неподвижно сидящий на стуле человек, если у него будут подобные возможности... Становится страшно, очень страшно, невообразимо страшно, из глубин подсознания потихоньку просачивался тот первобытный ужас, испытываемый древними предками человека при виде чего-то непознаваемого и смертельно опасного. Подобно молнии, которой поклонялись многие века, словно могущественному божеству, убийца, казалось, был наполнен непостижимой силой, без усилия сдерживаемой, возможно спящей, до поры, до времени, но способной в любой момент сорваться с короткого поводка, будто свора голодных и злых собак.
– Стояли звери... около двери... в них стреляли... они умирали...
Кэп вздрогнул, уже не заботясь о том, заметил или нет убийца то, как нервничает следователь. Слова казались смутно знакомыми, как бывает, если слышал что-то давно и мельком, не придавая особого значения. Кэп вслушивался, его мысли судорожно метались, пытаясь увязать странную песенку, на первый взгляд детскую, и сказанное убийцей до этого момента. А тот все твердил и твердил рифмованные строки, будто проигрыватель, поставленный на бесконечное повторение одной и той же мелодии. И, с каждым разом, простой вроде бы стишок становился все более и более зловещим, а, кроме того – оказывающим влияние, подобное гипнозу.
– Стихи? Это ты написал? – спасительные слова, что вырвали Кэпа из мягких объятий навязанного транса, пришли ниоткуда, будто губы и язык сами собой шевельнулись, исторгая нужные сочетания звуков. 
– Нет. Не знаю. Не помню. Прочитал где-то... или услышал... – равнодушно, безо всяких эмоций в голосе, ответил убийца.
Пристальный взгляд Кэпа, усиленный страхом, исследовал каждый миллиметр лица заключенного, заглядывал в мертвые глаза, скользил по вновь сцепившимся в замок бледным и тонким пальцам. Следователь пытался найти хоть что-то, хоть малейшую деталь, выбивающуюся из общего равнодушия, любую зацепку, даже самую незначительную, которая позволила бы размотать клубок и собрать головоломку из рассыпанных в беспорядке кусочков, которые, к тому же, совершенно не хотели подходить друг к другу...
Прежде, чем он понял бессмысленность своих попыток, прошло еще десять минут. Убийца молчал, беспристрастно наблюдая за действиями следователя, ему некуда было спешить.
– Я принес кое-что...
Неумело, чего за ним давно не наблюдалось, пытаясь скрыть возникшую неловкость, Кэп прервал затянувшееся молчание. Убийца чуть приподнял глаза, которые остановились на портфеле следователя, уже расстегнутом, и руках, рывшихся в поисках предмета, скрытого внутри. Кэп, чьи движения вдруг стали чересчур резкими, едва не уронил маленькую, похожую на сигару, вещицу на пол, но в самый последний момент сумел подхватить и, облегченно вздохнув, поднести к узкому пучку света, врывающегося через маленькое окошко в двери камеры.
– Свечка, – убийца констатировал факт, никак не выразив своего к нему отношения. – Зачем?
– В этом... – Кэп осторожно поднес нижнюю часть свечки к огоньку зажигалки. – Царстве непроглядной тьмы... – оплавившийся и быстро остывающий воск крепко пристал к поверхности стола, делая всю конструкцию достаточно устойчивой. – Не помешает немного... – он зажег фитилек. – Живого света...
Кэп отступил на шаг назад, полюбовался разгорающимся желтым огоньком, колеблющимся из стороны в сторону, будто флаг на ветру, притом, что никакого ветра тут и в помине не было, и облегченно выдохнул. Следователь оглянулся в поисках второго стула и с удивлением заметил, что заключенный внимательно наблюдает за распространяющей вокруг себя мягкий свет свечой. Возможно, даже с интересом. Кэп моргнул, убийца, естественно, никуда не делся, хотя следователь был совсем не против такого развития событий, но, было промелькнувшее предчувствие заинтересованности, растаяло без следа. Может, и не было его? Может, опять желаемое было выдано за действительное?
Кэп сжал губы в тонкую линию и, наконец, найдя стул, поставил его рядом со столом, а затем водрузился сверху со всем тщанием, на которое был способен. Впрочем, бесшумно проделать сию операцию следователю не удалось, потому как одна из ножек негромко, но отчетливо ударилась о пол.
Тук-тук.

Словно старательный адвокат или, может быть, судья, готовящийся к заседанию, Кэп достал пачку бумажных листов и положил на стол перед собой. Загнул пальцем краешек, быстро пролистал, пока не наткнулся на страничку, с множеством квадратов самых разных цветов. Выполняя привычные действия, которые он производил не одну тысячу раз за свою жизнь, следователь постепенно успокаивался и рассматривал своего подопечного в другом, менее мрачном, свете.
– Я задам ряд вопросов, но для начала... – Кэп подвинул листок с рисунками на противоположную сторону стола. – Заполни этот тест.
– Тест? – равнодушный взгляд скользнул вниз, чтобы через мгновение вновь сфокусироваться на лице следователя. – Я его уже проходил.
– Ничего, пройдешь еще раз.
– Я его проходил тридцать девять раз.
– Ну, пройдешь сороковой.
– Давайте, я просто расскажу про результаты, которые вы получите? Мне знаком тест, когда-то давно мне было интересно многое, связанное с психологией.
– Давай ты не будешь давать мне советы? – раздраженно бросил следователь. – Ладно, тест может подождать. Тогда я задам несколько вопросов...
– Спрашивайте, Кэп.
Следователь с минуту покопался в бумагах, пока не нашел листок, испещренный маленькими черными буквами. Текст явно был набран на компьютере, а затем распечатан на принтере. Указательный палец Кэпа двинулся к самой верхней строчке.
– Имя?
– Вы его знаете.
– Фамилия?
– Вам известна, так же, как и имя, и все остальное.
– Дата рождения?
– Кэп, а зачем задавать одни и те же вопросы каждый раз, тем более что ответы на них для вас не являются секретом?
– Место работы до заключения под стражу?
– Посмотрите в протоколах наших бесед... наверняка вы все записываете, – убийца демонстративно зевнул и уставился на колеблющийся огонек свечи.
– Рррр... Ты издеваешься?! – стол жалобно скрипнул, когда на него со всей силы опустилась немаленькая ладонь следователя. – Неужели так сложно выполнить все необходимые формальности?
– Зачем? – убийца не поднял глаз. – Зря тратите жизнь.
– Уффф... – Кэпу стоило немалых усилий взять себя в руки. – Хорошо, пропустим это... Да, задам-ка я тебе новый вопрос, а то за всей суетой упустил... Мне... то есть нам, интересен список.
– Список?
– Да, список. Откуда ты его взял?
– Не понимаю, о чем вы, Кэп.
– Не понимаешь? – Кэп с отвращением посмотрел на горящую, в потеках воска, свечку, словно та была причиной всех бед. – Хочешь сказать, что своих жертв ты выбирал наобум, кто под руку попадется?
– Хм... нет, конечно, не так.
– А как же тогда? Как ты определял, кого убить?
– Очень просто. У меня хорошая память. И я смотрю по сторонам. Люди... часто не замечают очевидного. А еще чаще – не хотят замечать, – бледные губы приоткрылись, убийца несильно дунул на пламя, внимательно наблюдая за тем, как оно сопротивляется внешнему воздействию, колеблясь, будто стрелка компаса в магнитном поле. – Со мной все иначе. Я вижу. Слишком многое вижу.
– Значит... список...
– Да, он тут, – бледный, весь сморщившийся и похожий на ветку дерева, палец убийцы коснулся виска. – Всегда был.
– Ты помнишь... всех?
– Конечно. Имя, возраст, цвет глаз. Что вас интересует, Кэп? Я могу рассказать. Подробно.
Следователя передернуло.
– Нет-нет, спасибо, не стоит. Лучше... я задам другой вопрос. Да-да, какой-нибудь другой вопрос.
– Как хотите.
Убийца равнодушно пожал плечами, но, на сей раз, данный жест показался следователю не совсем естественным. Равнодушие не было наигранным, заключенного на самом деле не интересовало происходящее вокруг... почти не интересовало. Мысль, возникшая еще в первый их разговор и тихо ждавшая своего часа, наконец, оформилась во что-то, годное к использованию. Кэп не продвинулся в понимании мотивов убийцы, но, зато, он заметил кое-что другое. Небольшую червоточину в душе, которая на первый взгляд уже осыпалась прахом, едва различимую трещину в крепком панцире мертвой черепахи.
На этом можно сыграть.
Кэп задумчиво барабанил пальцами по столу, тщательно планируя свои дальнейшие слова и действия.
Тук. Тук. Тук.

Время. Нужно продолжать допрос. Что ж, попробуем зайти с другой стороны.
– Скажи, а ты всегда таким был?
Убийца вздрогнул, вопрос застал его врасплох. Глаза пару раз моргнули, будто дворники очищающие лобовое стекло машины, пальцы рук задвигались, выполняя загадочные пассы, а на лице едва заметно проступило непонимание. Заключенный подался вперед и осторожно уточнил:
– Вас интересует мое детство? Я правильно понял, Кэп?
– Совершенно верно, – следователь довольно ухмыльнулся про себя, похоже ситуация вновь под контролем.
– Хорошо... – убийца почти неслышно вздохнул и сгорбился еще сильнее, словно пытаясь так скрыться от окружавшей его тьмы. – Раньше... я считал иначе... я верил...
Он умолк, собирая разрозненные мысли, а следователь, в свою очередь нацепивший на лицо маску равнодушия, хотя внутри торжествовал, чувствуя близость успеха, терпеливо ждал. Минута текла за минутой и энтузиазм Кэпа слегка поугас, когда заключенный продолжил свой рассказ.
– Знаете, Кэп... Я ведь мечтал. Да-да, сейчас мои слова могут показаться шуткой, но так было на самом деле... Не спрашивайте, когда именно, ведь я уже не помню... Я забыл почти все, лишь отдельные обрывки, яркие образы остались мне как напоминание и... укор. В то время я хотел изменить мир... к лучшему, конечно... долго, очень долго, я подставлял другую щеку, верил в хорошее, верил в людей... Но с каждым разом, с каждым новым разочарованием, что-то умирало внутри, что-то важное... А я продолжал жить, по-прежнему надеясь, только уже скорее по инерции, не зная другого пути. А потом... Потом нечему стало умирать, и я понял. Понял все. И решил.
С каждым словом силы покидали убийцу и, вместе привычным безразличием, будто исчезали в невидимой черной дыре. Безвозвратно. Пораженный эффектом, который произвели его слова на заключенного, Кэп, пытаясь перехватить ускользающие нити разговора, который, казалось, вот-вот грозил скатиться в очередное безумие, прервал излияния убийцы и задал другой вопрос.
– А почему ты не довел дело до конца?
– То есть? – глаза загнанного зверя, болезненные и напряженные, уставились на следователя.
– Ты же хотел изменить мир, так?
– Так.
– Ты хотел сделать его лучше, так?
– Так.
– Тогда, почему? Почему ты... остановился.
Заключенный ответил не сразу. Время утекало с каждой капелькой горячего воска, когда он молча, с каким-то отрешенным выражением лица, наблюдал за огоньком свечи.
– Хм... вы спрашиваете, почему я не убил их, всех тех, кто позволял миру вольготно, с невыносимым самодовольством, круг за кругом, виток за витком, взбираться по спирали вверх... а точнее – вниз. В самые глубины подлости и мерзости.
– Да, я спрашиваю именно об этом, а что?
– Ничего... просто я полагал, что вы и так поняли. Ну, ладно, могу и рассказать. Все просто, на самом то деле, мне элементарно не хватило бы сил. Ведь полмира – слишком много... даже для меня. Нет, конечно, ненависти доставало, чтобы выжечь материки и осушить океаны, буде оная трансформировалась в неистовую стихию чистого огня; решимости – довольно, чтобы напитать ею жилы всех палачей Земли... Да что уж теперь – все это не имеет значения, ибо не было силы, того, без чего остальное лишь пшик, жалкая попытка обмануть реальность, подобно надувным шарикам, спрятанным под одежду, дабы имитировать бугрящиеся мышцы... или не мышцы. Неважно.
– А что важно?
Глаза убийцы немного смягчились и подернулись легкой грустью.
– Важно... то, что мне пришлось делать выбор – либо положить свою жизнь на алтарь бессмысленного героизма, сделаться очередной плоской картинкой на листе бумаги, либо попытаться хоть что-то изменить... И я выбрал. И попытался. Я ответил на ваш вопрос, а, Кэп? Вы не стесняйтесь, спрашивайте, если что непонятно, отвечу без утайки. Сейчас-то какая разница...
Заключенный вымученно улыбнулся, его бледные потрескавшиеся губы, казалось, стали еще белее.

Вселенная словно превратилась в гигантские старинные часы, из тех, что висели на стене и отмечали время движением узорчатых стрелок, да мерным стуком, в такт качающемуся маятнику. Сейчас часы стояли, старческие руки вцепились в них, мешая ходу времени, а мир будто разделился на две части, на две чашки весов, и застыл в равновесии, чтобы через миг вновь стремительно рвануть вперед. Но куда именно? Кэп видел, отчетливо, как никогда ранее, что теперь в его руках право решать, на какую чашу весов бросить камушек, какому из исходов отдать предпочтение. Миг выбора был коротким, но мучительным. А затем следователь поднялся со стула.
– Мне пора идти.
На лице убийцы промелькнуло некое подобие беспокойства.
– Но перед тем как покинуть сей гостеприимный подвал, – Кэп усмехнулся. – Задам, пожалуй, я еще один вопрос.
– Да? – бесцветным голосом отозвался заключенный. Сейчас он выглядел лет на двести, не меньше, странно, что еще умудрялся дышать и говорить.
– Ты действительно можешь становиться невидимым?
Убийца помедлил, выбирая слова.
– Вы про показания свидетелей?
– Естественно. Да и как еще можно незаметно скрыться с места преступления, если улицы наводнены прохожими?
– Вы многого не знаете, Кэп... А люди хотят верить в чудеса. Дай им волю и я буду левитировать, проходить сквозь стены, при этом извергая из ушей адское пламя.
– Значит, никакими паранормальными способностями ты не обладаешь?
– Конечно... нет... – голос убийцы звучал все тише.
– Хорошо, тогда нужно прощаться. Пока, – следователь помедлил. – До встречи.
– Пока... Кэп...
Голос заключенного надломился и треснул, словно сухая ветка, а затем утих, будто слабый ветерок, запутавшийся в густой листве высоких, стоящих стройными рядами деревьев. Сердце следователя кольнуло чувство вины за то, что он собирался совершить, разве можно так? Пусть перед ним убийца, человек, перерезавший нити жизни многих других людей, но ведь все равно человек... Разве можно... так? Через мутное стекло глаз убийцы показался измученный, раненый и умирающий от многочисленных ран, из которых лениво вытекала кровь, зверь. Обвисшая, истрепанная шкура потеряла былой лоск, а само животное было едва узнаваемо, хотя, несомненно, принадлежало к кошачьим. Следователь закрыл глаза, не в силах выдерживать этот взгляд, и развернулся, направившись в сторону двери. Надлежало разыграть небольшой спектакль...
– Знаешь... – Кэп остановился на полпути. – Я хотел бы узнать ответ еще на один вопрос. Последний.
Голова следователя повернулась назад, а с губ слетели холодные, жестокие слова.
– Что изменилось?
Убийца замер, потом задрожал всем телом, а окружавшая его темнота будто стала живой, голодной и опасной. И без того скрюченная фигурка заключенного сжалась еще сильнее, а свет, излучаемый огоньком свечи, рывком уменьшился до миниатюрной полусферы, теперь казавшейся лишь незначительной помехой на пути непроглядного мрака... Кэпу подумалось, что он сейчас стоит на подножке последнего вагона уходящего поезда, а заключенный остается позади, все дальше и дальше, пока лицо не превращается в размытое черное пятно...
Следователь с трудом повернул голову и, напрягая все силы, начал подниматься по ступенькам, заставляя одеревеневшие ноги двигаться вперед. Тук-тук, стучали каблуки по бетону, тук-тук, стучала кровь в висках, тук-тук, стучали вновь идущие часы. А в спину ударил сбивающийся голос убийцы, отчаянный и безнадежный...
– Кэп... не уходите... останьтесь... пожалуйста... не оставляйте меня одного... Кэээээээп!..

Дверь медленно, с грацией передвигающегося по суше бегемота, закрылась, издав звук захлопнувшейся мышеловки. Все пути назад были отрезаны, только что принятое решение стало необратимым. В груди Кэпа шевельнулась мерзенькое ощущеньице, каковое появляется, если делаешь неприятную, но нужную работу, а потом пытаешься себя оправдать тем, что не мог поступить иначе...
Было плохо. Могло быть еще хуже.

– Он мертв.
Следователь не испытывал радости, напротив, скорее был разочарован. Подойдя к столу, он швырнул на гладкую поверхность свою папку и поморщился от громкого звука.
– Сердце остановилось, – симпатичная женщина, сидевшая за одним из компьютеров, скользнула взглядом вниз по строчкам, высветившимся на экране. – Наши врачи ничего не смогли сделать. Знаешь, у меня возникло ощущение...
Она прервалась, подняв глаза, полные задумчивости, на Кэпа.
– Ну, давай, говори уже, – брови следователя поползли вверх, выражая высшую степень интереса. – Что за ощущение?
– Не знаю, как лучше сказать... Просто, мне показалось, что он сам себя убил.
Она замолчала, словно испугавшись своих собственных слов, высказанных вслух, а Кэп начал нервно ходить взад-вперед, точь-в-точь волк в клетке. С каждым новым шагом он становился все мрачнее, пока, наконец, не взорвался, будто пороховая бочка, к которой кто-то неосторожный поднес зажженную спичку.
– Нет-нет-нет! Невозможно! – следователь оперся руками на стул, от усердия чуть не отломав спинку несчастного предмета обстановки. – Что за чертовщина с этим делом? Откуда такая возня вокруг обычного маньяка? Зачем тратить море средств и времени, чтобы узнать причины того, что он совершил? Разве и так не ясно, что мотивом послужила ненависть и жажда мести?
Кэп натолкнулся на укоризненный взгляд женщины, живо представил, как выглядит со стороны, возбужденный, с раскрасневшимся лицом, вытаращенными глазами и в примятом пиджаке, будто мартышка какая-нибудь, смутился и пробурчал под нос:
– Прости... нервы.
– Да ничего... я тебе прекрасно понимаю. Такое кого угодно из себя выведет.
– Провал, просто провал... – Кэп расстроено качал головой, изображая из себя маятник. Получалось неубедительно, что, впрочем, не интересовало никого из сидящих в комнате. – Как мы могли быть настолько наивными?
– Да вот... могли, – сухо ответила женщина, набирая пароль для доступа к данным, через секунду на экране появились разноцветные графики и колонки цифр. – Я прогнала все записи ваших бесед, и видео, и аудио, через тучу самых разных тестов. И ничего. Никакого результата. По всем параметрам он абсолютно нормален.
Последние слова она произнесла почти шепотом.
– Нормален? – Кэп вздрогнул, перед глазами вновь встало мертвенно бледное лицо убийцы, жуткое лицо. – Я бы так не сказал, ох я бы так не сказал!
– Да я тоже... Но тесты – сам понимаешь, – женщина развела руками. – Не можем же мы делать выводы, основываясь на личных эмоциях?
– Не можем... – маска уверенного в себе и уравновешенного следователя окончательно слетела, обнажая усталость, усталость и еще раз усталость. – Значит, закрываем дело.
– Да, я напишу заключение. Завтра прямо с утра. И все, остальное – не наша головная боль, пусть начальство делает, что хочет... с этим.
Тонкие пальцы застучали по клавишам, завершая работу операционной системы, женщина откинулась на спинку кресла, задумчиво наблюдая за тем, как мигнул и погас экран, а потом затих и сам компьютер.
– Пойдем?
– Конечно... Кстати, можно тебя спросить?
– Да?
– Не согласишься ли ты... – Кэп замялся, с трудом выдавив из себя окончание фразы, – поужинать со мной?
Женщина склонила голову и лукаво посмотрела на следователя.
– Ты же знаешь, что я отвечу... – ее голос был почти ласковым.
– Нет...
– Вот видишь... И зачем только спрашиваешь каждый раз?
– Ну... должен же я хотя бы попытаться?
Они слегка нервозно рассмеялись, сбрасывая накопившееся за день напряжение.

© Артем Карпицкий, Иваново сентябрь 2008г.

Естественно, отбор

В дверь робко постучали. Редактор, мужчина впечатляющих размеров, монументально устроившийся за широким дубовым столом, грозно зыркнул на источник звука, пытаясь просверлить глазами несколько сантиметров крепкого дерева и узреть того, кто имел наглость побеспокоить столь важную персону.
– Открыто!
Звуки за дверью ненадолго утихли, а затем, слегка приоткрыв оную, в помещение заглянул молодой человек.
– Можно? – он тут же смутился. Было видно, что юноша совсем еще неопытный, необстрелянный, так сказать.
– Зачем спрашивать, если вы уже практически зашли? – слегка прищурив глаз, редактор рассматривал гостя, как биолог рассматривает новую бактерию, решая к какому виду ее отнести. – Проходите-проходите.
Юноша осторожно, так, будто ему приходилось шагать по минному полю, приблизился к хозяину кабинета, не забыв закрыть за собой дверь. Все его внимание было устремлено на редактора, но краем глаза он заметил еще двоих гостей: молодую, симпатичную женщину, разместившуюся на диванчике темных расцветок, и мужчину неопределенного возраста, худощавого, в строгом костюме, с плоским, как разделочная доска, лицом, что стоял в самом углу, позиционируя себя частью обстановки.
– Я по поводу...
– Я знаю, – оборвал юношу редактор. – Вы присылали нам рукопись, верно?
– Да... я...
– Знаю-знаю! Ваше имя... – он заглянул в бумаги. – Тамиан Рах, верно?
– Верно... – Юноша, названный Тамианом, нервно теребил края папки, которую держал в руках. – Вы посмотрели мой роман?
– Конечно, молодой человек, конечно, – со значение произнес редактор. – Это наша работа. Сейчас... найду одну бумагу... подождите секундочку.
Секундочка растянулась на пятнадцать минут, причем, вызвана подобная задержка была в первую очередь желанием хозяина кабинета узнать, как отреагирует гость. Гость еще больше занервничал и смутился, к удовлетворению редактора, который, наконец, мысленно классифицировал юношу, приделал бирку и навесил табличку “Не кормить!”.
– Таааак... – протянул редактор намеренно громко шурша бумагами. – Вижу. Ваш роман был внимательнейшим образом рассмотрен.
– Да? И как? Вам понравилось? – Тамиан вскинулся, лицо излучало надежду, будто прожектор в ночи.
Редактор выдержал паузу, дожидаясь, пока энтузиазм юноши пойдет на спад, и тот сможет правильно воспринимать слова хозяина кабинета.
– Знаете... – максимально доброжелательным тоном начал он. – Мне – понравилось. Вот лично мне. Очень. Некоторые моменты – так заставили надолго задуматься, атмосфера – просто великолепна, сюжет – оригинален и свеж, стиль... Над стилем еще нужно работать, правда, для этого и существуют редакторы, корректоры... В общем, мое впечатление самое положительное. Да, самое положительное. Но...
– Но? – обеспокоено переспросил Тамиан, чувствуя притаившийся в словах редактора подвох.
– Понимаете... – проникновенно произнес редактор. – Вы ведь пишете не для себя, и, даже, не для меня или нашего издательство... Вы пишете в первую очередь для широкого круга читателей, для домохозяек и рабочих, для офисных служащих и пенсионеров, для всех. Наше издательство, – толстый палец с назиданием уставился в потолок, – выполняет нелегкую миссию нести литературу в массы. И мы должны, обязаны, понимаете, тщательнейшим образом подходить к выбору произведений для публикации.
– Понимаю... – Тамиан видел, к какому выводу подводит хозяин кабинета.
– Хорошо, что понимаете. Тогда, вы поймете, почему мы не можем опубликовать ваш роман. Да, он замечательный, но, с сожалением вынужден признать, что для массового читателя такое не подходит. Ну, представьте – приходите домой после тяжелого рабочего дня, хочется отдохнуть и умом, и телом, хочется почитать чего-нибудь легкого, для поднятия настроения... А вы им предлагаете читать философский трактат! Я утрирую, конечно, но смысл, полагаю, ясен. Ваш роман слишком сложен и понравится только очень небольшому количеству читателей, ровно тем, кто способен его понять. А мы... не благотворительная организация, нам нужен тираж, большой тираж, который будет раскупаться. А ваша книга будет раскупаться? Сомневаюсь. Так что...
– Понятно... – на Тамиана жалко было смотреть, будто пару цистерн ледяной воды на человека вылили, не меньше. – Ну... тогда я пойду...
– Идите, – редактор важно кивнул. – Но, если хотите, могу дать один совет.
– Да?
– Видите эту красивую девушку? – он кивнул в сторону диванчика. – Знакомьтесь – известная писательница Марья Серцова, автор нашумевшей книги “Злобный оскал Мона Лизы”, – девушка смущенно потупилась, но было видно, что ей приятны слова редактора. – Прочитайте, если еще не видели, роман пользуется просто бешеной популярностью... Так вот, если вы сможете писать так же: легкий налет тайны, легкая интрига, легкий, понятный каждому язык, авторские размышления, опять же, доступные сознанию самого заурядного обывателя... Если сможете так писать – приходите. Мы с удовольствием будем сотрудничать. Подумайте над моими словами, молодой человек, подумайте. Вы могли бы далеко пойти... Да, очень далеко. Только выбросите глупости из головы.
– Я... подумаю... До свидания.
– До свидания.
Когда за Тамианом закрылась дверь, редактор вздохнул и слегка обмяк, будто воздушный шар из которого выкачали газ.
– Еще одного отшили... – он обратился к человеку, который все это время незаметно стоял в углу, не вмешиваясь в разговор. – В последний месяц зачастили, да, зачастили.
– Вы преувеличиваете, шеф, – на плоском лице проступили грубые, резкие черты, да и сама фигура будто увеличилась в размерах и стала несколько угловатой. – Всегда так, всегда находится достаточно талантов, чтобы не давать нам спокойно делать свое дело.
– Думаешь? – редактор с сомнением выглянул в освещенное утренним солнцем окно. – Ну, может быть. Развели талантов, черт побери, – он сыто засмеялся, повторил еще раз – черт побери!
–  Тем не менее, вы отлично сыграли свою роль... как думаете, что с этим юношей будет дальше?
– Дальше... ну, либо он сломается, и мы получим очередного... – редактор вновь кивнул в сторону девушки, которая искренне полагала, что эти два человека, напрямую влияющих на ее судьбу, сейчас обсуждают ее и только ее книги. – В общем... автора. Либо – просто сгинет без следа, неизвестный и непонятый. Оба варианта нам на руку.
– Несомненно.
– Но знаешь... меня все время гложет одна мысль...
– Какая?
– Вот мы, довольно успешно, душим таланты, не даем им взбаламутить тихие и спокойные воды сего мирка...
– Да, в этом наша миссия.
– Ну вот... пока все идет, как по маслу, все тихо-мирно, все, как нам нужно... но вдруг... Вдруг один из тех, кого мы отвергли, окажется Абсолютным Мастером?
– Миф.
– А вдруг нет? Вдруг наш отказ окажется той, последней каплей, которая заставит его рывком преодолеть необходимое расстояние и понять...
– Шеф, вы слишком пессимистичны. Не забывайте – это люди. Всего лишь люди. Не более того.
– Хм... ну, наверное, ты прав, наверное, я просто устал.
– Давайте лучше обсудим новую книгу... этой, – человек в углу попробовал сменить тему.
– А... давай. Правда, обсуждать особо и нечего. Можно хоть завтра выпускать в продажу, наши коровки созрели для очередной порции жвачки.
Они засмеялись: редактор – гулко булькая и задирая массивную голову к верху, а его собеседник тихо, подобно сухому кашлю осеннего ветра.

© Артем Карпицкий, Иваново сентябрь 2008