Золотыми крупицами липы украшают обыденность лет

Попрощались - забыть всё обязан.
Под дождей несмолкаемый хор
поседел незаметно для глаза
одуванчика рыжий вихор.

Но на сны не наложено вето,
засыпаешь - и в мире ином,
и цветущей черёмухи ветка
поднимает метель за окном.

Все вчерашние лужицы выпил,
зарумянился майский рассвет,
золотыми крупицами липы
украшают обыденность лет.

Возвращается прошлое грустью,
от себя не пуститься в бега...
если речка забудет, где русло,
ей напомнят её берега.

В саду негаснущим закатом пылают красные тюльпаны

Воркуют сизари на крыше
один куплет из старой песни,
что лепестками майской вишни
снежинки белые воскресли.

За золотую жилу овод
блестящий одуванчик примет,
и для тоски найдётся повод,
когда твоё услышу имя.

Былое и во сне догонит,
и память никуда не дену,
а месяц уронил с ладони
все звёзды в облачную пену.

Останется в листочке смятом,
что сами наспех растоптали...
в саду негаснущим закатом
пылают красные тюльпаны.

Валерий Мазманян

И летящий от тополя пух мотыльками садится на куст

Рядом с облаком голубь парит
ни домашний, ни дикий - ничей,
а в распущенных косах ракит
золотые заколки лучей.

Мы уже различаем на слух
проскользнувшую в голосе грусть,
и летящий от тополя пух
мотыльками садится на куст.

Ни тебе и ни мне в этот день
никакой не вернуться тропой,
где упавшую в обморок тень
окружили ромашки толпой.

Расставание - смена времён,
из былого уже говорю...
у окна зацветает пион,
собирающий в сгусток зарю.

На смятом облачном листе сизарь начертит круг

Стряхнула вишня с рукава
соцветий лепестки,
и одуванчик тосковал,
что белые виски.

И были смех, и вздор речей,
и весь июнь копил
цвета коротеньких ночей
сиреневый люпин.

Но оказался я из тех -
ни близкий и ни друг,
на смятом облачном листе
сизарь начертит круг.

За нелюбовь не жди суда,
прости - пишу клише...
вечерней грустью навсегда
останешься в душе.

Жасмин туманом плыл у окон

Июньский вечер звуки прятал,
где в сумрак погружались дали,
и облака бумагой смятой
в закатном пламени сгорали.

Берёзы белые колени
прикрыли тени кружевами,
что этот день отдали лени
забыли, не переживали.

Жасмин туманом плыл у окон,
лилось вино и лились речи...
и грусти нераскрытый кокон
до осени припрятал вечер.

Белит тополиный пух одуванчиков виски

Цвет черёмухи снежком
предвещает холода,
ива молится тишком
у заросшего пруда.

Ливень нанесёт мазок,
зачернит во двор окно,
липа золотой песок
сыплет лужицам на дно.

Обострённый ловит слух
сколько в голосе тоски,
белит тополиный пух
одуванчиков виски.

Сдюжил дождь сирени куст,
мы - житейскую грозу...
вместе с ивой помолюсь
на вечернюю звезду.

И поклоны бьёт синица, отпуская всем грехи

Отцветает куст сирени,
одуванчик белый сник,
в кружевных накидках тени
прогоняют солнца блик.

На берёзах пеной мыльной
кучевые облака,
у стрекоз в зеркальных крыльях
отражается река.

Ветерку с утра не спится,
сарафан измял ольхи,
и поклоны бьёт синица,
отпуская всем грехи.

И слова - такая малость,
а волнение в крови...
сизари у ног собрались
и воркуют о любви.

Ронял шиповник в травы по капельке закат

Недолго дождик капал,
вздыхала зря река,
сосна мохнатой лапой
прогнала облака.

В дремоту впали тени,
ветра сморила лень,
и в облачке сирени
пропал гудящий шмель.

Будила чайка криком
грозу и спящий гром,
хотелось о великом,
а слово - о земном.

Века меняют нравы,
но не разлук обряд...
ронял шиповник в травы
по капельке закат.

Валерий Мазманян